Пылинки-человечки один за другим прилипают к магниту-душе, но внутрь попасть суждено единицам. Это нужно заслужить, что-то такое сделать. Большинство же облепляет её – душу – снаружи и висит гроздьями, давясь и задыхаясь.
То же можно сказать о книгах и их авторах. Короткий экскурс в прозу Серебряного века. Герой вагиновских "Трудов и дней Свистонова", литератор, занят тем, что переводит реальных людей в мир своих книг. Буквально описывая их и происходившее с ними. Казалось бы, просится продолжение: "Тем даруя им бессмертие". Но нет, какое бессмертие, ну прочтут его писульки сколько-то сотен человек, ну отметят про себя, что да, такой-то получился похожим. А дальше что? Дальше ничего. Свистонов у Константина Вагинова плохо кончает, просто перестает быть, истаивая в реальности. Это вступление, как вы, наверно, догадались, реверанс титульной повести сборника Романа Сенчина.
"Петля" самая сильная вещь одноименной книги и это по-настоящему грустно, потому что все остальное заведомо хуже. Вот вы, Роман, сейчас что сделали? Просто взяли готовую фактуру и перенесли в свое книжное пространство. Есть такой оппозиционный журналист, преступивший множество моральных запретов ради популярности (?) деньги(?) торжества превратно понимаемой справедливости и всеобщего блага? Неприглядный поступок сделал его медийной фигурой с уровнем известности, на какой не мог бы рассчитывать. В свою очередь, вы, взыскуя популярности(?) деньги(?) справедливости(?) пишете текст, как-бы объясняющий, как он дошел до жизни (и квазисмерти) такой.
Потому что вы точно знаете, этот случай на слуху, большинство читателей откликнутся на него узнаванием. А кроме того, это дает возможность безнаказанно поиграть в карманную фронду - говорил же Леонид Леонов: "То что ты думаешь о власти, нужно говорить устами своих отрицательных персонажей". И может быть, если повезет, разыграть этюд "белой акации цветы эмиграции" в духе толстовских "Эмигрантов", я уж даже и боюсь продолжать, но был ведь еще Набоков с "Другими берегами", хотя то совсем заоблачные выси. Так вот, с красным графинькой тоже не вышло.
В самом деле, зачем напрягаться с извилистым внутренним миром, куда занятнее и проще описать в подробностях подготовку фейкового покушения. И это достаточно серьезная авторская проблема, характерная для сборника вообще - необязательность, небрежность в отношении текста. То, что можно и нужно было было дотянуть мастерством, где не хватило вдохновения, пущено на авось. Типа, это такие стилистические особенности: аскетичная сдержанность изобразительных средств и предложение читателю самостоятельно творчески осмыслить. Новый реализм, интерактивная проза. Не новый, а слабый и не аскеза, а скупость и неряшливость: пипл схавает.
И да, хавает, книга в лонге Большой книги 2021, что не лучшим образом характеризует премию. О прочих произведениях в составе сборника хотелось бы сказать ничего, по принципу: о покойных хорошо или, сами понимаете. Но краткий обзор сделаю. "Немужик", характерно, что идет первым нумером, этакая затейливая конструкция, умеющая и закона о гей-пропаганде не нарушить, и с западными грантами на предмет толерантности к меньшинствам позаигрывать. Да к тому же с главным вопросом, который еще лет десять назад поколение семидесятых обращало к своим матерям: "Отчего ты меня недостаточно любишь?" Теперь он уже не в тренде, просто запомните. на всякий случай.
"А папа?", блин обидно до слез, из этого могла бы получиться такая дивная история, трогательная, грустная, смешная, а вышло очередное УГ. "Функции" эзопов язык, которым, за неимением отрицательного персонажа, в чьи уста можно было бы вложить крамолу, описывает сегодняшний виток государственной реакции. "Сюжеты", а вот это совершенная чушь про дебила студента, не умеющего внятно рассказать экзаменатору о Древнем Египте (о пантеоне которого всякий минимально образованный школьник и в доинтернетовы времена много чего мог бы наговорить), и тем не менее, получающего зачет.
Дальше по нисходящей. "Очнулся" взрослый сын приезжает раз в году от души повозиться на родительском огороде, походя обдавая презрением успешного человека неказистых соседей, не заботясь о том, что старикам жить в окружении этих людей дальше. На самом деле, тоже интересная тема скатывания постиндустриального общества в некоторых частях к патриархальности, и можно было бы ее обыграть, как Сенчин делал это с отличным "Дождем в Париже", но снова вступают в игру авторская разболтанность и расхлябанность - зачем, так пойдет.
"Ты меня помнишь?", вьюнош перекати поле превращается в молодого, потом зрелого, потом перезрелого мужчину из райкинского монолога: "но если меня в тихом месте прислонить к теплой стеночке, со мной еще вполне можно поговорить". А у детей тем временем подрастает дочь, с младенчества одарившая его детским обожанием. "Долг" и "В залипе" две безобразные с литературной точки зрения вещи, в которые Сенчин вставляет камео себя любимого. "Девушка со струной" могла бы стать трогательной и жизнеутверждающей историей о любви, преданности и спасении, а стала очередной тошнотворно тоскливой мутью. "Полчаса", н-ну, эпизод с поеданием мармеладных членов недурен. Резюмируя: нет, это не литература, а макулатура, уж простите, Роман Валерьевич. Возвращайтесь, хватит залипать.