Плохие люди могут делать хорошие вещи, хорошие люди могут делать плохие вещи
Мы живем в прекрасном мире, сынок. В прекрасном, справедливом мире. Где каждый может найти себе дело по душе: ученые занимаются наукой, учителя учат, шаманы ходят в Заграничье, Министерство Приграничных Территорий ловит шпионов, студенты сдают экзамены, дети играют в парках.
Когда мы говорим о "Живых и взрослых" Кузнецова, следует учитывать, что это трилогия. Есть одноименный первый роман, есть второй "Живые и взрослые: по ту сторону" и должен быть третий, которого пока нет, но именно его задача логически завершить историю. Я прочла первую часть и не уверена, что хочу вторую. по крайней мере до тех пор, пока не появится третья. Не потому, что плохо. Плохо Кузнецов не умеет, он феерически талантлив. Но оттого, что в процессе чтения чувство, что автор работает вполсилы, с таким "читатель ждет уж рифмы "розы"? На вот, возьми ее скорей" - это ощущение крепнет и разрастается.
С тобой словно играют, как нерадивая нянька с ребенком: вот тебе пупс, вот машинка, до кучи еще и мультики включу. А метать перед тобой сапфиры, алмазы и прочий душевный бисер - много чести будет. Не то, чтобы мне непременно хотелось вырванного из груди сердца, которым писатель иллюминирует дорогу до ближайшего табачного киоска, но определенный уровень читательской подготовленности и представление о возможностях автора позволяют упрекнуть его в намеренном снижении уровня подачи.
И это при том, что великолепный трендсеттер Кузнецов уловил грядущую актуальность темы детей-мертвецов (детей&мертвецов, как вариант) уже в 2011, когда даже Веркин своего "Через сто лет"не написал, а до "Пищеблока" Иванова было как до Луны пешком. Не то, чтобы он был первым, эта тема в современной русской литературе вышла из масодовского "Мрака твоих глаз", написанного десятилетием раньше, но в том виде, какой у Масодова, ее не то, что детям - просто приличной публике невозможно показать.
Потенциал богатейший и, сказать по чести, ни Веркин, ни Иванов не справились с темой вполовину так хорошо. как это получилось у Кузнецова: зомби Веркина действуют в мире, реалии которого так и остаются до конца неясными; вампиры Иванова помещены в советскую действительность начала восьмидесятых, но ощущаются именно как искусственный привой, который так и не прижился в книге. Не то у Кузнецова, в альтернативный мир, в котором люди после смерти не умирают насовсем, но получают иную форму бытия, можно погружаться долго. находя ответы на возникающие по ходу экспедиции вопросы: бывают ли мертвые добрыми или только злые?; почему мертвые вещи лучше живых?; кто такие зомби и фульчии?; как в прежние времена живые и мертвые жили безо всяких границ? Вопросов хватает, но ответ почти на каждый найдешь в книге. а на какие не найдешь, того, стало быть, и не надо тебе знать.
При том, что четверка героев и во множестве окружающие ее взрослые не производят впечатления картонных или целлулоидных, вполне себе узнаваемые типажи. Ну вот оно и сказано, слово, которое объясняет, почему интересная книга талантливого автора не вызывает желания продолжить знакомства. Узнаваемые обаятельные персонажи, в которых автор вдохнул подобие жизни, и зажег высокой миссией, и даже поставил обеими ногами на землю своей тщательно проработанной реальности, но не дал четвертой стихии - не влил толику крови своего сердца. Оно за тем нужно, не для того, чтобы из груди рвать. Не потому отказал в живой крови, что не было у него или не умел, а просто махнул рукой - этим и так сойдет. И потому дурацкий зомби-вампир Веркина с его дурацким велосипедом, живее живых детей Кузнецова.
Мне скажут: что за буквализм, это философская фантастика вообще, с чертами социальной. Мы и они! Человеческие отношения и мир чистогана! Духовное и материальное! Имманентность и трансцендентность! Время, существующее для того, что живо и остановленное для мертвого! Дуализм! Хорошо, если вам воля видеть в книге все эти вещи, пусть так. Хотя сдается мне, Сергей Юрьевич просто водит вас за нос, посмеиваясь, он на это большой мастер.