Лекция Дмитрия Быкова, посвященная символике еды в литературных произведениях. Начав с оптимистичного утверждения, что пока толстый сохнет - худой сдохнет, лектор достаточно скоро переходит к вводной части, в которой озвучивает любопытное наблюдение: несмотря на малую, в сравнении с сексом, интимность процесса еды, достойных его описаний в литературе на несколько порядков меньше. Да практически вовсе нет.
Что до блюд, как таковых, рассказать о них так, чтобы у читателя слюнки побежали и явилось желание рвануть к холодильнику, тоже умеет далеко не каждый пишущий. В то время, как заставить вожделеть выходящую из воды двадцатилетнюю студентку под силу почти каждому. Занятный парадокс, учитывая, что регулярный секс удел половины дееспособного населения, а едят трижды в день все. Не иначе, дело в особой сакральности еды и процесса ее приема.
Однако,так или иначе, с видимым удовольствием или вовсе без такового, о пище пишут все. Явным гедонистом русской литературы был Гаврила Романович Державин, Солнце русской поэзии тоже не обошло темы вниманием, в "Евгении Онегине" довольно много вкусных описаний еды. Богатая традиция такого рода у литераторов, выходцев с Юга России, гоголевские застоья с галушками и пенной горилкой особенно показательны. Дмитрий Львович приводит в пример Петуха из II тома "Мертвых душ" с его сладострастным заказом повару: "Запеки-ка ты мне, да протоми, да чтоб со слезой", а мне вспомнились соленья-варенья-маринады в гоголевских "Старосветских помещиках".
Однако, возвращаясь к символическому значению еды, которое глубже, шире, сложнее, чем непосредственно процесс приготовления и поглощения, мне очень понравилось, как Быков раскладывает по значениям очередность блюд во время знаменитого обеда Стивы и Лёвина. Нет, мне не пришло в голову рассматривать под таким углом, перечитывая "Анну Каренину". Но,таки да, мое впечатление странным образом совпало с мистерией голода и насыщения, даже свой отзыв о нем я озаглавила, как "Есть".
Однако,так или иначе, с видимым удовольствием или вовсе без такового, о пище пишут все. Явным гедонистом русской литературы был Гаврила Романович Державин, Солнце русской поэзии тоже не обошло темы вниманием, в "Евгении Онегине" довольно много вкусных описаний еды. Богатая традиция такого рода у литераторов, выходцев с Юга России, гоголевские застоья с галушками и пенной горилкой особенно показательны. Дмитрий Львович приводит в пример Петуха из II тома "Мертвых душ" с его сладострастным заказом повару: "Запеки-ка ты мне, да протоми, да чтоб со слезой", а мне вспомнились соленья-варенья-маринады в гоголевских "Старосветских помещиках".
Однако, возвращаясь к символическому значению еды, которое глубже, шире, сложнее, чем непосредственно процесс приготовления и поглощения, мне очень понравилось, как Быков раскладывает по значениям очередность блюд во время знаменитого обеда Стивы и Лёвина. Нет, мне не пришло в голову рассматривать под таким углом, перечитывая "Анну Каренину". Но,таки да, мое впечатление странным образом совпало с мистерией голода и насыщения, даже свой отзыв о нем я озаглавила, как "Есть".
В финале лектор касается символики еды в других произведениях мировой классики