
Угрюмый тусклый огнь желанья
Ф.И. Тютчев
Давно мечтала, да страшно было подступаться. Роман, признанный вершиной творчества величайшего из писателей, самая странная и загадочная книга Набокова, сложная структура, гипертекст, множественные аллюзии. Решающим фактором явилось то, что есть перевод Сергея Ильина, перед которым благоговею без малого два десятка лет, потому мой вариант книги озаглавлен не "Бледным огнем", а "Бледным пламенем" при всем безмерном уважении к Вере Набоковой, выполнившей первый вариант перевода, Сергей Борисович мое все и коли читать гения, то в переводе гения.
Да, это несколько сложнее по структуре, чем простое линейное повествование. На самом деле, это много сложнее и то. что на поверхности, всего лишь верхушка айсберга девять десятых под водой. Внимательный и неленивый читатель отыщет в книге высоты и глубины, которые подарят море чистой радости и возможность дельфином кувыркаться в гипертексте, протягивая нити ко всему в интеллектуальном пространстве, до чего можно дотянуться, и сознавая при том, насколько Набоков больше него, дерзнувшего в своей малости следовать за изгибами авторской мысли.
Ну и будет умаляться, на поверхности поэма "Бледное пламя", написанная вымышленным американским поэтом Джоном Шейдом, каковую после его смерти приобрел, хм, издал и снабдил собственными комментариями профессор Кинбот (анаграмма к Боткину), эмигрант, преподаватель того же колледжа в Аппалачских горах, где подвизался и Шейд. Небольшое совершенно очаровательное произведение занимает примерно десять процентов от общего объема, остальные девять десятых - комментарии Кимбота.
Следует оговориться, что комментатор заинтересован в труде поэта не только в силу дружеской привязанности (откровенная гомосексуальность Кимбота заставляет предположить в его отношении к Шейду род платонической влюбленности), дело в том, что они много раз беседовали о Зембле (родина Кимбота, за словом слышится "земля") и он рассчитывал, что в поэме будет описана история короля-изгнанника. Надеждам не суждено сбыться напрямую, стихи автобиографичны, но за буквой в духе поэмы слышится яростный зуммер плача по потерянному раю, каким для обоих был мир их детства. И это странным образом роднит двух литераторов, которые оба суть альтер-эго Набокова.
Человек, знакомый с "Комментариями к "Евгению Онегину", титаническим трудом, которому Владимир Владимирович посвятил четверть века кабинетного подвига, узнает в структуре "Бледного пламени" эту книгу. По сути, роман копирует "Комментарии", добавлена лишь линия короля Карла (ужасного охальника) в одно время трепетно-нежная и площадно глумливая. В его антагонисте Градусе легко читается сараевский убийца Гаврила Принцип, каламбур, которого автор не мог обойти вниманием.
Ну и будет умаляться, на поверхности поэма "Бледное пламя", написанная вымышленным американским поэтом Джоном Шейдом, каковую после его смерти приобрел, хм, издал и снабдил собственными комментариями профессор Кинбот (анаграмма к Боткину), эмигрант, преподаватель того же колледжа в Аппалачских горах, где подвизался и Шейд. Небольшое совершенно очаровательное произведение занимает примерно десять процентов от общего объема, остальные девять десятых - комментарии Кимбота.
Следует оговориться, что комментатор заинтересован в труде поэта не только в силу дружеской привязанности (откровенная гомосексуальность Кимбота заставляет предположить в его отношении к Шейду род платонической влюбленности), дело в том, что они много раз беседовали о Зембле (родина Кимбота, за словом слышится "земля") и он рассчитывал, что в поэме будет описана история короля-изгнанника. Надеждам не суждено сбыться напрямую, стихи автобиографичны, но за буквой в духе поэмы слышится яростный зуммер плача по потерянному раю, каким для обоих был мир их детства. И это странным образом роднит двух литераторов, которые оба суть альтер-эго Набокова.
Человек, знакомый с "Комментариями к "Евгению Онегину", титаническим трудом, которому Владимир Владимирович посвятил четверть века кабинетного подвига, узнает в структуре "Бледного пламени" эту книгу. По сути, роман копирует "Комментарии", добавлена лишь линия короля Карла (ужасного охальника) в одно время трепетно-нежная и площадно глумливая. В его антагонисте Градусе легко читается сараевский убийца Гаврила Принцип, каламбур, которого автор не мог обойти вниманием.
Нет, прозаическая часть не станет моей большой любовью. Но поэму перечитаю. "Я тень, я свиристель, убитый влет..."