Для нас гей-толерантность норма: громы отгремели, все копья, которым суждено было сломаться, успешно преломлены и мечи перекованы на орала. А особо рьяные гомофобские выпады, еще недавно вызывавшие горячий отклик, сегодня могут рассчитывать на пожатие плечами - пусть живут, как хотят, они тебя не трогают, с чего ты взбеленился? Стоит ли говорить, что так было не всегда и столетие назад признание собственной гомосексуальности становилось трагедией, ставило человека в открытый конфликт с общественной моралью, обрекало на осуждение, лишало поддержки, делало социальным изгоем. Как это, - мне возразят, - А Кристофер Ишервуд, а Оден, а когорта американских драматургов и писателей, Трумен Капоте, Теннеси Уильямс?
И что? Ишервуд в "Goodbye to Berlin" ухитряется настолько ничего не сказать о сексуальности героя-рассказчика, что еще и снятое полвека спустя Бобом Фоссом "Кабаре" поддеживает зрителя в убеждении - гомоэротический эпизод лишь кошмарный нелепый казус и вообще "надо меньше пить". Самое смелое, что позволил себе на эту тему Уильямс - реплика о муже, которого героиня оставила, после того, как застала его с другим мужчиной. "Завтраком у Тиффани" упиваются многие поколения зрителей, страстно желая Одри Хепберн счастья с Джорджем Пеппардом и не подозревая, что максимум, который он мог бы ей предложить - дружба. А Оден, поэт, что с него взять. И вообще, англоамериканская традиция всегда стояла на позициях меньшей радикальности в этом вопросе (что не помешало заклевать насмерть Уайльда).
Другое дело Франция. Да, у них было "В поисках утраченного времени" и да, к моменту начала дю Гаром "Семьи Тибо", magnum opus Пруста начал публиковаться, но вспомните, господа, в какой завуалированной форме подается мильон терзаний Марселя, все эти танцы с бубнами вокруг женщин которые могли бы быть любовницами Альбертины. Вспомните и вы поймете - невозможно было открыто сказать о своей нетрадиционной ориентации. "Семья Тибо" начинает публиковаться, чуть позже, многими частями накладываясь во времени на прустов роман-эпопею и немыслимая откровенность "Серой тетради" даже сегодня, век спустя, воспринимается немыслимой смелостью. Все эти страстные речи, "лишь с тобой я познал счастье" и "если ты оставишь меня, я погибну" - да как же он осмелился? - думаешь. И сразу за тем получаешь разъяснение - ты все не так поняла. На самом деле, имелось в виду духовное родство, близость душ и бла-бла-бла. Ты и все остальные неправы, а если в чем и стоит упрекнуть Жака, так это в том, что друга он нашел в лице человека иной конфессии.
Этим приемом: шаг вперед, два шага назад - дю Гар будет пользоваться на протяжении романа неоднократно. Приоткрыть завесу тайны и тут же сказать о неверном понимании и "я вовсе не то имел в виду". О личной жизни писателя удается найти удручающе мало сведений, в то время, как Пруст был откровенно гомосексуален и о том, что его Альбертина на деле Альберт Агостинелли, шофер и секретарь писателя, знали в определенных кругах многие. Дю Гар не оставил благодарным потомкам такого рода сведений. О Нобелевском лауреате 1937 известно. пожалуй, лишь то. что в тридцать втором им написана пьеса на тему гомосексуализма "Молчаливый".
Но внимательному читателю не нужны лишние подробности, чтобы составить представление об одном из главных источников терзаний героя. Жак, один из двух alter ego автора (второй Антуан) латентный гомосексуалист, пытающийся скрыть знание о своей трагедии от себя самого. Как в свое время Пруст укрывался "Под сенью девушек в цвету", так он выстраивает невозможные отношения с Жени и Жиз, ни к одной из которых не может испытать подлинного влечения. И бежит. Все время бежит из женских объятий. Находя для самого себя объяснение в том, что некоторые люди просто не созданы для счастья; что есть борьба против социальной несправедливости, которой должен посвятить себя всякий гражданин; что нужно жизнь отдать, дабы не допустить войны.
Другое дело Франция. Да, у них было "В поисках утраченного времени" и да, к моменту начала дю Гаром "Семьи Тибо", magnum opus Пруста начал публиковаться, но вспомните, господа, в какой завуалированной форме подается мильон терзаний Марселя, все эти танцы с бубнами вокруг женщин которые могли бы быть любовницами Альбертины. Вспомните и вы поймете - невозможно было открыто сказать о своей нетрадиционной ориентации. "Семья Тибо" начинает публиковаться, чуть позже, многими частями накладываясь во времени на прустов роман-эпопею и немыслимая откровенность "Серой тетради" даже сегодня, век спустя, воспринимается немыслимой смелостью. Все эти страстные речи, "лишь с тобой я познал счастье" и "если ты оставишь меня, я погибну" - да как же он осмелился? - думаешь. И сразу за тем получаешь разъяснение - ты все не так поняла. На самом деле, имелось в виду духовное родство, близость душ и бла-бла-бла. Ты и все остальные неправы, а если в чем и стоит упрекнуть Жака, так это в том, что друга он нашел в лице человека иной конфессии.
Этим приемом: шаг вперед, два шага назад - дю Гар будет пользоваться на протяжении романа неоднократно. Приоткрыть завесу тайны и тут же сказать о неверном понимании и "я вовсе не то имел в виду". О личной жизни писателя удается найти удручающе мало сведений, в то время, как Пруст был откровенно гомосексуален и о том, что его Альбертина на деле Альберт Агостинелли, шофер и секретарь писателя, знали в определенных кругах многие. Дю Гар не оставил благодарным потомкам такого рода сведений. О Нобелевском лауреате 1937 известно. пожалуй, лишь то. что в тридцать втором им написана пьеса на тему гомосексуализма "Молчаливый".
Но внимательному читателю не нужны лишние подробности, чтобы составить представление об одном из главных источников терзаний героя. Жак, один из двух alter ego автора (второй Антуан) латентный гомосексуалист, пытающийся скрыть знание о своей трагедии от себя самого. Как в свое время Пруст укрывался "Под сенью девушек в цвету", так он выстраивает невозможные отношения с Жени и Жиз, ни к одной из которых не может испытать подлинного влечения. И бежит. Все время бежит из женских объятий. Находя для самого себя объяснение в том, что некоторые люди просто не созданы для счастья; что есть борьба против социальной несправедливости, которой должен посвятить себя всякий гражданин; что нужно жизнь отдать, дабы не допустить войны.
Все правда, но это не вся правда. Главную Жак прячет от себя, а в роман это невольно просачивается нежностью, с какой автор любуется своими мужскими персонажами в момент, когда они говорят, двигаются, действуют. И неспособными внушить любовь женщинами, даже соблазнительные Анна и Рашель словно бы с червоточинкой. Что ж, боль тем и полезна, что заставляет двигаться дальше, а у меня появилась еще одна книга, которую искренне люблю. Нет-нет. совершенно платонической любовью)).