You could put a bird’s egg in there and let it grow in the glass. Drobe hadn’t said if anyone had ever put a baby in a bottle and let it continue. You could. Push food in, teach it through the glass, clean it out. If you were strong enough. You could grow a man in there, a woman, in the glass.
Можно положить яйцо в бутылку и вырастить в ней птенца. Дроби не рассказывал, чтобы кто-то помещал туда младенца и чем это заканчивалось. Но вы можете попробовать. Кормить, обучать его сквозь стекло, убирать за ним. Если вы будете достаточно настойчивы, то сможете вырастить мужчину или женщину в бутылке.
Можно положить яйцо в бутылку и вырастить в ней птенца. Дроби не рассказывал, чтобы кто-то помещал туда младенца и чем это заканчивалось. Но вы можете попробовать. Кормить, обучать его сквозь стекло, убирать за ним. Если вы будете достаточно настойчивы, то сможете вырастить мужчину или женщину в бутылке.
Аннотация сообщала, что эта книга понравится поклонникам Джорджа Сондерса, Келли Линк и Карен Рассел - единственной из трех перечисленных, кого не знаю. Зато с двумя другими повезло больше, обоих довелось читать, и даже в оригинале. Поклонницей себя не назову, но понимать, к чему следует внутренне подготовиться никогда не лишне - спасибо. Потому что в обоих случаях это было красиво. необычно и довольно сложно.
Впрочем, о том, что Мьевилль непрост, кое-какое представление имела - попытки читать "Вокзал потерянных снов" неизменно заканчивались фиаско. Чуть не три подхода делала, как тот штангист, которые умыл руки тальком, идет к штанге, медитативно сосредоточенный, примеривается, жмет, пукает и отходит. Дальше сцены на ярмарке с фальшивым гарудой не продвинулась, а это меньше десятой части романа. Что ж, прекрасно - убью одним выстрелом двух зайцев: прочту лауреата Хьюго 2017 на английском и, пристыженная за прежнее неусердие, параллельно дочитаю "Вокзал" на родном.
Сказано-сделано. Мьевилль образца "Вокзала" гений и эта оценка никак не соотносится с моей любовью или нелюбовью к его книгам, просто в романе он явил миру настолько проработанную, сложную, масштабную, яркую вселенную, что иной оценки и быть не может. "Переписчик" - произведение совсем иного рода. Крохотный мирок, который весь умещается в городе у реки и холмах вокруг него, на одном из них стоит дом мальчика. Там еще есть пещера, в ее безразмерное жерло, неизвестно как глубоко заканчивающееся, члены семьи бросают мусор. Что ж, весьма экологично.
Отец зарабатывает изготовлением дубликатов ключей, мама возится в огороде, разбитом ею на террасах их холма, продает овощи на рынке или выменивает их на нужные вещи. Иногда берет мальца с собой - помогать. Иногда (да почти всегда), отпускает его поиграть с ватагой городских детей. Этот мир ветшает, когда-то в нем была сложная техника и коммуникации, теперь об этом напоминают разве что генератор в доме на холме, да рудиментарные социальные институты, вроде школы в городе. В остальном - форменное средневековье.
Так проходит жизнь и ничего не меняется. Разве что, некрасивый, рывками двигающийся отец, все чаще демонстрирует приступы злобной агрессии, направленной на птиц и мелких зверушек их холма. Мальчик видит, как он сбрасывает их растерзанные трупы в дыру пещеры. А красивая мама все больше грустнеет и желтый шарф, которым она повязывает волосы, отправляясь в город, все больше похолж не на украшение, а на крик отчаяния. И отношения в семье словно подергиваются льдом. Но в один день рассказчик видит, как родители дерутся и ему кажется, что мама берет над отцом верх, и вот-вот убьет его, и он бежит с холма, в ужасе крича об этом городским жителям.
Но маму он любит и жалеет, и он на ее стороне и потому (следите за руками) говорит горожанам, что отец убил ее. Может быть для того, чтобы предоставить свободу маневра в дальнейшей защите: раз убила, спасая свою жизнь, значит и не убила вовсе, а просто защищалась. Только вот, когда члены городского совета поднимаются на холм, отец жив, матери нет (но есть записка от нее: "Я ухожу, устала так жить. Прости, сынок, и постарайся не судить"); следов борьбы и брызг крови тоже нет. И ему говорят: "Ты все придумал с перепугу и спросонья, тебе показалось". Оставляя с ненавистным отцом, которого боится. Потому что уверен, что мама не ушла, а убита и лежит в пещере под холмами.
Папа заботится о сыне с неуклюжей грацией, дела их идут все хуже - горожане перестали обращаться за ключами. Его, чужака, и прежде не слишком тут любили, а теперь и вовсе сторонятся. И однажды, в отсутствие отца, в дом стучится человек, который называется переписчиком (счетчиком) из тех краев, откуда прибыл отец. А дальше, ну, нет смысла пересказывать. О чем это? Для меня о том. с какой готовностью мы судим тех, кто рядом с нами, кто заботится о нас. С какой готовностью тянемся к тому, кто сулит избавить от муторной рутины повседневности, особенно если этот кто-то умеет манипулировать и нажимать нужные рычаги в наших душах. О том, как не знаем толком, да и не стремимся узнать того, что рядом, но отчего-то уверены, что Большой Мир готов распахнуть нам объятия и поведать жарким шепотом все свои тайны в трепетное ухо.
Сказано-сделано. Мьевилль образца "Вокзала" гений и эта оценка никак не соотносится с моей любовью или нелюбовью к его книгам, просто в романе он явил миру настолько проработанную, сложную, масштабную, яркую вселенную, что иной оценки и быть не может. "Переписчик" - произведение совсем иного рода. Крохотный мирок, который весь умещается в городе у реки и холмах вокруг него, на одном из них стоит дом мальчика. Там еще есть пещера, в ее безразмерное жерло, неизвестно как глубоко заканчивающееся, члены семьи бросают мусор. Что ж, весьма экологично.
Отец зарабатывает изготовлением дубликатов ключей, мама возится в огороде, разбитом ею на террасах их холма, продает овощи на рынке или выменивает их на нужные вещи. Иногда берет мальца с собой - помогать. Иногда (да почти всегда), отпускает его поиграть с ватагой городских детей. Этот мир ветшает, когда-то в нем была сложная техника и коммуникации, теперь об этом напоминают разве что генератор в доме на холме, да рудиментарные социальные институты, вроде школы в городе. В остальном - форменное средневековье.
Так проходит жизнь и ничего не меняется. Разве что, некрасивый, рывками двигающийся отец, все чаще демонстрирует приступы злобной агрессии, направленной на птиц и мелких зверушек их холма. Мальчик видит, как он сбрасывает их растерзанные трупы в дыру пещеры. А красивая мама все больше грустнеет и желтый шарф, которым она повязывает волосы, отправляясь в город, все больше похолж не на украшение, а на крик отчаяния. И отношения в семье словно подергиваются льдом. Но в один день рассказчик видит, как родители дерутся и ему кажется, что мама берет над отцом верх, и вот-вот убьет его, и он бежит с холма, в ужасе крича об этом городским жителям.
Но маму он любит и жалеет, и он на ее стороне и потому (следите за руками) говорит горожанам, что отец убил ее. Может быть для того, чтобы предоставить свободу маневра в дальнейшей защите: раз убила, спасая свою жизнь, значит и не убила вовсе, а просто защищалась. Только вот, когда члены городского совета поднимаются на холм, отец жив, матери нет (но есть записка от нее: "Я ухожу, устала так жить. Прости, сынок, и постарайся не судить"); следов борьбы и брызг крови тоже нет. И ему говорят: "Ты все придумал с перепугу и спросонья, тебе показалось". Оставляя с ненавистным отцом, которого боится. Потому что уверен, что мама не ушла, а убита и лежит в пещере под холмами.
Папа заботится о сыне с неуклюжей грацией, дела их идут все хуже - горожане перестали обращаться за ключами. Его, чужака, и прежде не слишком тут любили, а теперь и вовсе сторонятся. И однажды, в отсутствие отца, в дом стучится человек, который называется переписчиком (счетчиком) из тех краев, откуда прибыл отец. А дальше, ну, нет смысла пересказывать. О чем это? Для меня о том. с какой готовностью мы судим тех, кто рядом с нами, кто заботится о нас. С какой готовностью тянемся к тому, кто сулит избавить от муторной рутины повседневности, особенно если этот кто-то умеет манипулировать и нажимать нужные рычаги в наших душах. О том, как не знаем толком, да и не стремимся узнать того, что рядом, но отчего-то уверены, что Большой Мир готов распахнуть нам объятия и поведать жарким шепотом все свои тайны в трепетное ухо.
Возможно я не права и повесть совсем о другом. Ну так, это свойство хорошей литературы - иметь многие возможности истолкования. This Census-Taker - хорошая.