Если искусство берет маленького человека под свою защиту, то лишь для того, чтобы окончательно растоптать и унизить. Искусство не выносит ничтожных и некрасивых. Искусство всегда будет очаровано злом.
"Волки и медведи" Фигль-Мигль.
Как хорошо, что я начала читать ее не с этой книги. Нет-нет, роман хорош, как все, что делает Фигль, а мое внутреннее читательское устройство таково, что если случилось какого писателя полюбить, он обретает в личной табели о рангах статус священной коровы, насколько бы чуждой и непонятной не оказалась следующая книга. И следующая за следующей. У Екатерины Чеботаревой (Вика именно так расшифровывает ФИГЛярски подМИГивающий псевдоним) нумером первым случились со мной "Ты так любишь эти фильмы", приковав читательское сердце к прозе автора прочной цепочкой.
С одной стороны, "Волки и медведи" продолжают "Щастье" с набором сквозных персонажей, неизменной личностью героя-рассказчика и довольно непростой для восприятия неподготовленным человеком реальностью антиутопии на русский манер. Даже не так - на Санкт-Петербуржский, а Питер не Россия, дети. С другой - прелесть новизны уже не опрокидывает читателя в коварный омут текста. Ты не ищешь брода, опасливо; не барахтаешься, оступившись - ты здесь уже была и пришла к выводам, что жить и тут можно, надо только усвоить определенные правила и неукоснительно им следовать.
Реальность, подчиненная инструкциям, утрачивает свежесть дивного нового мира. Это случается с читателем, то же самое - с героями. Стихийные силы, бушевавшие в "Щастье" упорядочиваются, регламентируются и путешествие уже не авантюра по типу "поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что", но вполне себе организованная экспедиция. В ходе которой путники столкнутся (как без того?) со многими чудесами и диковинами, но в целом свинцовая серость государственного эгрегора свинцовой же тяжестью придавит восприятие.
Это ведь политическая сатира, я не ошибаюсь? А на российской почве талантливая политическая сатира (даже с явным филологическим уклоном) если чего и добивается, то сомнительной радости ввержения читателя в депрессию. Так было у меня после "Истории одного города" в юности, примерно то же испытываю сейчас. Ну ты загнула, какого-то там Фигля с самим Николаем Евграфычем равнять! Почему нет? Талантливые люди пишут прекрасные книги, которые отражают уродство Мира не будучи по каким-то причинам в силах отразить его красоты. А читатель воспринимает в меру отведенной ему способности к восприятию и стает ему нещастье.
Не случайно вспомнила Салтыкова-Щедрина. Филигранная безупречность повести о городе Глупове тогда и впрямь завершилась жестокой депрессией. Понимаю, что причин было много, книга лишь стала финальным аккордом, но на юное незакалённое восприятие это подействовало, как напалм. Просто смотрела на людей, а видела вместо лиц свиные рыла. И всех подряд ненавидела. А больше всех - ту, что в зеркале. Такое уж свойство у хорошей политической сатиры - чуть сдвигать градус приемлемости, одновременно чуть искажая карикатурно действительность, но так, чтобы читатель искажения не почуял, чтобы принял наведенную картину за подлинную реальность.
Реальность, подчиненная инструкциям, утрачивает свежесть дивного нового мира. Это случается с читателем, то же самое - с героями. Стихийные силы, бушевавшие в "Щастье" упорядочиваются, регламентируются и путешествие уже не авантюра по типу "поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что", но вполне себе организованная экспедиция. В ходе которой путники столкнутся (как без того?) со многими чудесами и диковинами, но в целом свинцовая серость государственного эгрегора свинцовой же тяжестью придавит восприятие.
Это ведь политическая сатира, я не ошибаюсь? А на российской почве талантливая политическая сатира (даже с явным филологическим уклоном) если чего и добивается, то сомнительной радости ввержения читателя в депрессию. Так было у меня после "Истории одного города" в юности, примерно то же испытываю сейчас. Ну ты загнула, какого-то там Фигля с самим Николаем Евграфычем равнять! Почему нет? Талантливые люди пишут прекрасные книги, которые отражают уродство Мира не будучи по каким-то причинам в силах отразить его красоты. А читатель воспринимает в меру отведенной ему способности к восприятию и стает ему нещастье.
Не случайно вспомнила Салтыкова-Щедрина. Филигранная безупречность повести о городе Глупове тогда и впрямь завершилась жестокой депрессией. Понимаю, что причин было много, книга лишь стала финальным аккордом, но на юное незакалённое восприятие это подействовало, как напалм. Просто смотрела на людей, а видела вместо лиц свиные рыла. И всех подряд ненавидела. А больше всех - ту, что в зеркале. Такое уж свойство у хорошей политической сатиры - чуть сдвигать градус приемлемости, одновременно чуть искажая карикатурно действительность, но так, чтобы читатель искажения не почуял, чтобы принял наведенную картину за подлинную реальность.
Мизантропия "Волков и медведей" зашкаливает, если предположить существование текстового аналога счетчика Гейгера, настороенного на восприятие этого качества, то здесь он зашелся бы в нескончаемом звоне, а после сдох. И автор имеет право на тот взгляд, который декларирует, ну разумеется. Только маленький человек, он не хуже ветошки, теперь я это знаю. Н-ну может потому что и сама к таким принадлежу и (шепотом) все мы в этом мире всего лишь маленькие люди, какими бы значительными не казались самим себе с высоты своей болотной кочки. А книга хороша таки. Но уж очень мизантропична.