majstavitskaja (majstavitskaja) wrote,
majstavitskaja
majstavitskaja

Category:

"Взятие Измаила" Михаил Шишкин.


Лет десять назад держала в руках восхитительно толстый томик, аннотация любезно сообщала о "Русском букере" романа, фото автора распологало к себе приятным благообразием, все предрекало обстоятельное пиршество духа. Книга называлась "Венерин волос", автором был Михаил Шишкин. Странно, но напрочь стерлось из памяти, как плевалась ядом, начав читать и поняв, что жестоко обманута - истории  здесь не расскажут. Сплошь фрагменты, куски и обрывки в духе постпостмодерна с мутными потоками неопрятного чужого сознания.

  Того сорта литература, которую никто не читает, совсем никто не понимает и совсем-совсем никто не любит, но все, кто есть кто-то, договорились считать гениальной и горе простодушному. который осмелится возвысить свой голос в защиту интересов читателя (а литература не кантова вещь в себе, она процесс и процесс взаимообратный,  предполагающий непременное участие читателя). Так я злилась и досадовала на себя, но читала: отчасти надеясь, что прихотливо разбросанные волей автора линии, сплетутся таки в рисунок; отчасти очарованная языком, великолепие которого опровергало незначительность нарратива.

А потом как-то само собой оказалось, что роман дочитан, в сухом остатке смутное воспоминание о девушке, которой врач со "Скорой" сказал, что если кто хочет не быть, тот режет вены вдоль, а не поперек. Да определение красоты, любви и осмысленности, как тонких волосков невесомого мха, пронизывающих ткань реальности, которое и озаглавило книгу. Как ни странно, этого достаточно, чтобы послевкусие, спустя десяток лет,  оказалось самым благородным. Исполненным терпкой дымной сердоликовой горечи.

  И чтобы гипотетические интересы читателя (см.выше) оказались менее значимы, чем возможность снова прикоснуться к литературе, оставляющей такое послевкусие. Снова Шишкин, на сей раз "Взятие Измаила", почти столь же обласканное критикой и увенчанное всевозможными лаврами. Еще более бессюжетное и неряшливо-потоковое, с еще более яростно декларируемым нежеланием трафить низменным вкусам читателя ("Смыслу захотели? Ужо я вам задам такого смыслу, что мало не покажется!")

  Снова продираешься сквозь бесконечное горе-злосчастие, претерпевание которого составляет смысл и пафос существования  героев - Андрей Платонов, возведенный в квадрат, а то и в куб. Снова тихо звереешь от пристрастия автора к эпитетам, связанным с мерзостью запустения и всеми сортами разложения, как морального, так и физического, ткань романа кишит ими, как разбухший на солнцепеке собачий труп, опарышами. Но парадоксальным образом, физиологичность этой прозы лишена плотскости, не поднимает волн омерзения, словно бы вычищена и заморожена.

  Отчаявшись измерить автора общим аршином, строишь ужо его гороскоп и многое проясняется. Сильное влияние Сатурна, который именно отвечает за все сорта горя-злосчастия, болезни, одиночество, потери, бедность и всякого рода стоки. Но он же заботится об очищении ран, дает крепость каркаса, способность противостоять немыслимому давлению, несокрушимую крепость фундамента, прорастающего в плоть земли мириадами тонких волосных корешков, почти невидимых глазу, как ниточки мха по имени "венерин волос".

  Интерес к темной неприглядной изнанке не от желания сплясать на костях поверженного ящера и половить рыбку в мутной воде, но язык писателя, сфера глубинных интересов, удивительным образом совпавшая с чаяниями общественного бессознательного. Случается иной раз и такое.

  И перестаешь подозревать Михаила Павловича в пристрастии к чернухе, заодно уж отчаявшись вычленить из разноголосицы и черезполосицы нынешнего повествования хоть какой-то смысл: кто удавил младенца, кто оставил замерзать старуху-мать, кто отравил жену директора гимназии, вправду ли рука из облаков пырнула заточкой директора клуба и что стало с его некрасивой еврейкой любовницей и в кого после вырос мальчик Павлик, которого пришпиливали к школьной доске, и зачем был убит несчастный, похороненный в колодце. Просто он так видит, так пишет, в такт собственному дыханию и биению своего сердца. А что уж отстоится после этой книги через десяток лет - время покажет. Сатурн - планета не скорая и как раз временем управляет.
Tags: русская литература
Subscribe

  • "Астра" Сидар Бауэрс

    Астра значит Звезда Я не буду притворяться, Я не стану улыбаться И, конечно, не скажу, Что тебе я подхожу. Время действия -…

  • "Призрак Сомерсет-Парка" Б. Р. Майерс

    Не-милые кости Англия, середина позапрошлого века, всеобщий повальный интерес к мистике, столоверчению и прочим способам связи…

  • "Агарь из ломбарда" Фергюс Хьюм

    Цыганочка с выходом Мохнатый шмель на душистый хмель, Цапля серая в камыши. А цыганская дочь за любимым в ночь. По родству…

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments