"Чурки - вон из России", увидев надпись, внутренне поеживалась, хотя внешность моя самая, что ни есть, славянская.  То был 1994 и всякий раз вид такой настенной росписи напоминал, что мы приезжие, а физическое нахождение в какой-то географической точке не наделяет тебя привилегиями рожденных и выросших здесь.  Ксенофобия любого рода базируется на неприязни к тому, кто отличается от тебя и, как знать, не даст ли это отличие чужаку преимуществ перед тобой и твоими детьми в борьбе за место под солнцем?

Ни одна нация в истории человечества не испытала на себе действия ксенофобии в таких масштабах, как евреи; не подвергалась таким жестоким гонениям, как они, упорно не желавшие ассимилироваться в среде, где приходилось жить, сохранявшие свою самость. Это невыносимо трудно - быть отличным от большинства и не сделать всего возможного, чтобы примкнуть к нему, снивелировать отличия. Заранее соглашаясь на ущемление в правах: селиться в специально отведенных местах; носить одежду и/или знаки отличия, маркирующие тебя человеком низшего сорта; знать, что многие двери изначально закрыты тебе. Но не отречься, нести свою веру и обычаи через века и земли, как знамя.

   Советскому Союзу стоит быть благодарной  за интернационализм. и неожиданно - за атеизм, бывший частью государственной идеологии. Не принято было декларировать приверженность той или иной конфессии, может поэтому, на бытовом уровне антисемитизма в СССР не было.  Анекдоты про евреев да, но представали они
там людьми оборотистыми и хитроватыми, чьи сложные умопостроения разбивались о железобетонную непрошибаемость анекдотических русских. Или трогательно заботливыми, как та старушка из песни, которая опасалась, что "Сыночек мой Абрам похудел на целый килограмм". Или просто умными: "Что у женщины на теле, у шахматиста на доске, у еврея в голове?" (ответ - комбинация).

  Я не знала масштабов антисемитизма в довоенной Европе до этой книги. То есть,  ясно, что в Германии дело обстояло худо и еще был "Выбор Софи" Стайрона, среди прочего удостоверявший, что в Польше антисемитизм цвел махровым цветом. Воспринимала, скорее как странную аберрацию: глупые люди, вы уподоблялись этой своей непристойной особенностью Гитлеру. а он сожрал вас, вместе с вашим антисемитизмом, и не поморщился - не там врага искали.

  Но стены парижских и женевских домов, испоганенные надписью: "Смерть евреям" (и такие надписи Солаль - дипломат, много разъезжающий по долгу службы, видит во всех европейских столицах). Но журнал "L`Antijuf", распространяемый уличными газетчиками во Франции. Цивилизованная просвещенная Европа, чванливо кичащаяся традициями демократии, правами и свободами. Жить со всем этим, во всем этом и не сгореть со стыда. Я, правда, не представляю, как такое возможно, но это было, судя по всему.

  Что с того, что Альберт Эйнштейн, бывший к тому времени нобелиантом и одним из самых уважаемых ученых современности, обращался к правительствам европейских государств с просьбой предоставить убежище евреям, вынужденным покинуть нацисткую Германию - обращение проигнорировали, важно объяснив, что это может вызвать всплеск антисемитизма на своей территории. Это так страшно, смотреть в недалекое  (бабушки мои жили в то время и мама успела родиться) прошлое и видеть, как молчаливое потворство всех обрекало на уничтожение миллионы человек, вся вина которых в принадлежности к определенной нации.

  Альбер Коэн любит своих евреев. Когда изображает карикатурными, как Проглота или семейство Розенфельд. Когда любуется ими, смахивая слезу, как дядюшкой Салтиэлем. Когда всматривается пристально в рефлексии и безумства своего героя, то отступая на несколько шагов, то приближаясь вплотную,  как с Солалем. И это любовь, которой невозможно не заразиться, читая. Грустная нежность, горькая ласка, слезы сквозь смех. И роман Коэна, полновесный кирпич о семиста страницах не книга о любви для меня - не в первую очередь. А в первую о том, как люди разучились быть людьми и что для них всех из этого вышло.