I was twelve.
I had read the books, I had seen the film, and the burning point of paper was the moment where I knew that I would have to remember this. Because people would have to remember books, if other people burn them or forget them.
Мне было двенадцать.
Я читал книги и температура горения бумаги стала моментом, который я счел необходимым запомнить. Потому что должны быть люди, запоминающие книги, если существуют другие, кто жжет или забывает их.
Нил Гейман. "Осторожно, триггеры"
Мне было двенадцать, когда узнала о Рэе Бредбери. И тоже благодаря этому роману - отрывок из него, поставленный как телеспектакль, часто повторяли в телепрограмме о научной фантастике. Тот эпизод, где женщина чиркает спичкой о перила лестницы и сгорает вместе со своими книгами, на глазах Монтэга и брандмейстера Битти. Тогда же поняла, что непременно должна найти и прочитать "451". Хорошо, что жила в Советском Союзе, где книги в дефиците и отыскать определенную не так просто. Потому что именно этого романа не люблю у Бредбери и кто знает, как сложились бы мои читательские с ним отношения, окажись он первым.
Мне было двенадцать.
Я читал книги и температура горения бумаги стала моментом, который я счел необходимым запомнить. Потому что должны быть люди, запоминающие книги, если существуют другие, кто жжет или забывает их.
Нил Гейман. "Осторожно, триггеры"
Мне было двенадцать, когда узнала о Рэе Бредбери. И тоже благодаря этому роману - отрывок из него, поставленный как телеспектакль, часто повторяли в телепрограмме о научной фантастике. Тот эпизод, где женщина чиркает спичкой о перила лестницы и сгорает вместе со своими книгами, на глазах Монтэга и брандмейстера Битти. Тогда же поняла, что непременно должна найти и прочитать "451". Хорошо, что жила в Советском Союзе, где книги в дефиците и отыскать определенную не так просто. Потому что именно этого романа не люблю у Бредбери и кто знает, как сложились бы мои читательские с ним отношения, окажись он первым.
Но первым стал рассказ о девочке, которую другие дети запирают в чулане на весь тот единственный за полвека день, когда на Венере в просвет между тучами можно увидеть солнце, "Все лето в один день". Странный, страшный и прекрасный. А потом "Вино из одуванчиков", которое найти удалось. и, о Боже, "Марсианские хроники". До сих пор помню ощущение, которое испытала, сидя на остановке в ожидании автобуса, на котором ехала домой после покупки этой книги. 1. У меня есть "Марсианские хроники" и они мои. 2. У меня есть книга, о которой мечтала и это лучше, чем знакомство с мальчиком. 3 Я теперь дома.
Потому страдания несчастного Монтэга, с которыми довелось спознаться позже, отнесла на счет "просто не моего" у писателя, примерно как зверская жестокость к человеку, не читавшему Эдгара По в "Бочонке амонтильядо": "Ради всего святого, монтрезор!" - бр-р. Как-то, позиция рыцаря-крестоносца, насаждающего любовь к книгам среди населения, огнем и мечом, не близка мне. Скорее паломничество, длиной в жизнь - идти и каждому встреченному рассказывать, что в шаге от его обыденности есть дивный мир, нужно только сделать этот шаг. Не хотите? Жаль, но я вам о нем рассказала и должна идти дальше.
Этот сборник Нила Геймана - не лучшее, написанное им, говорю так, потому что люблю писателя и читала у него почти все. Нет, это не уровень "Дыма и зеркал", все какие-то жанровые эксперименты и не очень страшные страхи. Хотя, примерно треть еще не прочитана и до "Черного пса", который называют здешней жемчужиной, пока не дошла. Но, взявшись читать в оригинале, удовольствия от процесса получаю мало. Получала, пока не дошла до эссе о Бредбери.
Тут ведь вот какая штука: когда читаешь на иностранном, которым владеешь не в совершенстве, очень важны линейность повествования, эмоциональная вовлеченность и относительная простота лексики, без жаргонизмов, неологизмов и архаизмов. А этот сборник - он как качели, не успеваешь войти в историю с "Истина - это пещера в черных горах", как тебя растрясает на ухабах "Квартирной хозяйкой" или "Оранжевым" - интервью с ответами на вопросы, осташиеся за кадром. Не ворчу, просто пытаюсь объяснить, что теряешь нить, спотыкаешься, не чувствуешь себя в зоне комфорта, нет уверенности в своих силах. Так было до Рэя Бредбери.
Потому страдания несчастного Монтэга, с которыми довелось спознаться позже, отнесла на счет "просто не моего" у писателя, примерно как зверская жестокость к человеку, не читавшему Эдгара По в "Бочонке амонтильядо": "Ради всего святого, монтрезор!" - бр-р. Как-то, позиция рыцаря-крестоносца, насаждающего любовь к книгам среди населения, огнем и мечом, не близка мне. Скорее паломничество, длиной в жизнь - идти и каждому встреченному рассказывать, что в шаге от его обыденности есть дивный мир, нужно только сделать этот шаг. Не хотите? Жаль, но я вам о нем рассказала и должна идти дальше.
Этот сборник Нила Геймана - не лучшее, написанное им, говорю так, потому что люблю писателя и читала у него почти все. Нет, это не уровень "Дыма и зеркал", все какие-то жанровые эксперименты и не очень страшные страхи. Хотя, примерно треть еще не прочитана и до "Черного пса", который называют здешней жемчужиной, пока не дошла. Но, взявшись читать в оригинале, удовольствия от процесса получаю мало. Получала, пока не дошла до эссе о Бредбери.
Тут ведь вот какая штука: когда читаешь на иностранном, которым владеешь не в совершенстве, очень важны линейность повествования, эмоциональная вовлеченность и относительная простота лексики, без жаргонизмов, неологизмов и архаизмов. А этот сборник - он как качели, не успеваешь войти в историю с "Истина - это пещера в черных горах", как тебя растрясает на ухабах "Квартирной хозяйкой" или "Оранжевым" - интервью с ответами на вопросы, осташиеся за кадром. Не ворчу, просто пытаюсь объяснить, что теряешь нить, спотыкаешься, не чувствуешь себя в зоне комфорта, нет уверенности в своих силах. Так было до Рэя Бредбери.
Потому что, читая о нем, понимала абсолютно все, без необходимости нырять в словарь. И это так чудесно, когда кто-то, кого ты любишь, любит кого-то другого, тоже любимого тобой. Когда он знает и помнит о нем то же, что и ты. И я снова испытала отголосок того давнего: " Я теперь дома". Привал у гостеприимного очага на бесконечном пути.