Словно вообще вспоминала об этой книге и ее авторе в годы, прошедшие с 94, когда была прочитана до известия о кончине Стайрона. О нем - нет, и имя-то его не вдруг помнила, книга была со мной все время. Сильные и "самые твои" истории - это всегда вхождение в живую плоть. Они не отдельно от тебя, но как через надрез на коже проникают внутрь. Одна глубоко и думаешь: "Ни за что не забыть этого", - читая, а проходит совсем немного времени и только бледный шрам напомнит, а то и он рассосется.
Другая как привой: надрезали тебя, ввели веточку от другого растения и с той поры сам становишься другим. Не то, чтобы весь и сразу изменился, но в каких-то своих проявлениях серьезно, а дальше - больше; ветка крепчает, разрастается, отдает свои живые соки в обмен на твои и уже не разберешь: где ты, где привитое.
Третья как прививка. Вроде и вошло неглубоко и самая капелюшка внутрь попала, а неуютно отчего-то после, и утомляешься какое-то время быстро, и подзнабливает, даже температура может подняться. Потом проходит. Но сталкиваешься с ситуацией, напоминающей описанную и ты совершенно защищен от нее. Даже и странно: умом понимаешь, что такое могло покалечить, а то и убить, но сердцу не больно.
"Выбор Софи" был как стигмат. Проступит открытой раной в самое неожиданное время, примется кровоточить, после закроется, но совсем о себе забыть не позволит. О чем не умеешь забыть, то обдумываешь, вертишь невольно в уме, так и с этой историей. Сколько ни думала, все к одному приходила: это мерзость нацизма; ужасы лагерей; цинизм системы. которая делает возможной ситуацию страшного выбора и возлагает ответственность за него на жертву.
И совсем не связывала боли, которкую продолжала причинять книга, с послевоенной историей Софи. Наоборот думала: ей такой и нужен был. Заботливый внимательный, умный, сильный, обеспеченный, щедрый и обаятельный. Такой закрывает собой все ниши потребности в общении, какие могут возникнуть у этой женщины. А что псих, ну так что с того? Побудет некоторое время в сумеречном состоянии, да и вернется к норме. Даже еще и сформулировала для себя: Натан перевел внутреннее чувство ее вины на внешний план, сделал возможной защиту.
Какая несусветная глупость. Не может человек защитить себя от злобы, нападок и абсурдных обвинений другого, если этот другой вместил весь его мир. Негде спрятаться и не у кого искать защиты. Чудовищная жестокость судьбы героини не только и не столько в происшедшем с ней во время войны. Страшно продолжение. Когда встретила лучшего на свете, самого внимательного нежного и заботливого; самого интересного умного и забавного. Когда раскрылась и почувствовала себя в раю, а он оказался сумасшедшим. И одно только остается - взлететь вниз.
Но Стайрон, он все-таки кто? Вивисектор, садовод или врач-инфекционист? Третье. Он делает прививку.