Люблю с восемнадцати, когда узнала. С Ахматовой и Цветаевой в русской поэзии серебряного века, как с Достоевским и Толстым в прозе золотого - поклонники делятся на два лагеря и демаркационная линия довольно четкая. Всем предыдущим внутренним настроем была подготовлена к тому, чтобы влюбиться в цветаевскую поэзию: о ней с восторгом Иван Ефремов, который детский кумир; ее обожает старшая сестра - мой идеал; и прежде стихов еще (которых трудно достать, да-да, таково советское время) прочла "Мать им музыку". Но вот случился сборник. И ничего.
Сердцу не прикажешь. сердце выбрало ахматовские стихи: "угадаешь ты ее не сразу, жуткую и темную заразу... Ту, что люди назвали любовью". С любовью к поэзии легче, чем к человеку, ничего не приходится омывать пыточною кровью. Филигранное совершенство, чеканная четкость, эмоциональные вихри и водовороты гармонии, поверенные алгеброй не умозрительной, но высшей, приводящей на ум музыку сфер - такова поэзия Ахматовой. Эталон.
Померк-потускнел девичий восторг перед стихами Гумилева (но ведь так и положено. в литературной табели о рангах АА на более высокой позиции, нет?); утратило уникально-отверженный флер увлечение "Этногенезом и биосферой" (никто о таком не слыхивал, а я, блин, люблю) Льва Гумилева. Первый и второй готовили встречу с ней, любовь к мужу и сыну предвосхитила любовь к Великой. Этим все началось, этим и закончилось.
Анна Андреевна осталась в уме и сердце жительницей литературного Олимпа, великой и прекрасной богиней; печальницей всех сирых на земле; другом Пастернака, разделившим с ним бремя гонений; наставницей Бродского. И поэтом, любимым в 18. Я не возвращалась к ней после. А Гумилев, высокомерно отнесенный по разряду девочкового чтения, входил в мою жизнь снова и снова.
Роман любимого писателя, альтернативная история, где Николаю Степановичу довелось спастись, выжить после расстрела ("Посмотри в глаза чудовищ" Лазарчук, Успенский). Интерес к творчеству Артюра Рембо, его "Пьяный корабль" и рядом, как скованный одной цепью, "Заблудившийся трамвай"Гумилева. Литературные мистификации, Черубина де Габриак - и снова он с Дмитриевой и Волошиным. Психоделические опыты Бодлера - "Путешествие в страну эфира". И, не в силах противиться очарованию - "Глоток зеленого шартреза".
Всякий раз новой гранью, глубже, мощнее и ярче. Просто Ахматова должна была прийти один раз и воссиять во славе навеки. Недосягаемым божеством. А Гумилев оказался тем, кто все время встречался и каждая встреча была подарком судьбы. Просто у меня так. И я не думала о нем, когда шла в ее музей, честно. Проходишь двориком, мимо памятника, уже купив билет во флигеле.
После в гардероб, наверх (вы не спутаете ее квартиру). На входе служительница, озабоченная продажей экскурсии иностранным гостям, вошедшим с тобой одновременнно, указывает головой в направлении начала экспозиции. Идешь. Чемоданы и сундуки. Кажется здесь собрано неимоверное количество потрепанных дорожных кофров. Жизнь в ритме великого переселения народов?
А потом, среди таких же, совершенно не музейного вида и оформления вещей, так близко, что рукой можно дотронуться (и вот тут я не уверена, возможно аберрация, но кажется даже не за стеклом, совсем в одном с тобой пространстве) - зачетная книжка. "Гумилев". И обжигает вот этим самым, до "задохнуться". После, через несколько секунд: А непохож отчего? Ох и глупа ты, мать моя - Лев Николаевич, не муж - сын. Но уже случилось, ты знаешь, кого искала здесь, сама того не ведая. И трепет вдоль позвоночника и слезы на глазах (ну ладно, не было слез, может одна).
Дальше красивые и необычно оформленные витрины
А потом, среди таких же, совершенно не музейного вида и оформления вещей, так близко, что рукой можно дотронуться (и вот тут я не уверена, возможно аберрация, но кажется даже не за стеклом, совсем в одном с тобой пространстве) - зачетная книжка. "Гумилев". И обжигает вот этим самым, до "задохнуться". После, через несколько секунд: А непохож отчего? Ох и глупа ты, мать моя - Лев Николаевич, не муж - сын. Но уже случилось, ты знаешь, кого искала здесь, сама того не ведая. И трепет вдоль позвоночника и слезы на глазах (ну ладно, не было слез, может одна).
Дальше красивые и необычно оформленные витрины
А ищешь и находишь все до него относящееся.
Это. И вот это еще.
Отдаешь дань любви и благоговения Анне Андреевне, завершая обход. Вот кресло, на котором она любила сидеть, а это шаль, в которую куталась "Настоящую нежность не спутаешь ни с чем и она тиха. Ты напрасно мне бережно кутаешь плечи и грудь в меха".
Так и пребудет теперь вовеки. Каждый на своем месте. Она на Олимпе, он в сердце. "Ты плачешь? Послушай, далеко, на озере Чад, изысканный бродит жираф"