"Det ar sant, att det ar latt att do. Det, som ar svart, ar att leva."
"Это правда, умирать легко. Жить трудно"
"Это правда, умирать легко. Жить трудно"
Я дочитала его вчера. Роман на шведском языке. Почему "Иерусалим"? Как всегда в жизни бывает, причин много: легко нашла оригинал книги и русский художественный перевод; с детства испытываю нежность к Сельме Лагерлёф за Нильса; оксюморон в названии - где северная Швеция и где Город золотой; главное - я верю в Бога.
Ничего, ну просто ничегошеньки в этой книге, что могло бы потрафить вкусу сегодняшнего искушенного читателя. Скандалы, интриги, расследования? Их нет. Изысканные забавы аристократии и пускаемые по ветру состояния? Тоже. Роковые страсти, адюльтеры, мезальянсы, сексуальные извращения? Да о чем вы, право? Ну может быть хоть чудовищные преступления, коварство, зависть или ревность? Снова нет. Ну и что это, в таком случае, за книга, что в ней, способного перивлечь внимание?
Есть литературный анекдот о меценатствующем читателе, спросившем Даниэля Дефо, над каким произведением тот сейчас работает. "- Действие конечно, в аристократической среде? - Нет - Основой сюжета страшное преступление? - Нет - Значит это о любви, какова ваша героиня, она хороша собой? - В романе нет героини. - В таком случае, - протянул разочарованный поклонник, - Этого никто не станет читать". Роман назывался "Робинзон Крузо и читают его по сей день.
Я не ставлю знака равенства и не провожу параллелей. Хочу только сказать, что по-настоящему хорошему произведению нет нужды прибегать к уловкам, сродни тем, какие использует стареющая кокотка: натянутая во многих местах кожа; утратившее подвижность, вследствие множественных инъекций, лицо и слой штукатурки, а посреди этой красоты - голодные, злые, старые глаза. У настоящих книг свое живое лицо. "Иерусалим" - настоящая.
Большая книга, составленная из множества историй, каждая из которых представляет собой законченный сюжет и сильно тяготеет к притчевости. Два тома. Первый - жизнь шведской провинции конца позапрошлого века, второй - рассказ о тех же людях, переселившихся на территорию нынешнего Израиля. Не боюсь оказаться некомпетентной, читатель я хороший - первый том восхитителен. Сельма Лагерлёф любит свою землю нежно и трепетно, да и как иначе могла бы она написать книгу, являющуюся в сути учебником географии родного края, которую мир читает по сей день? Я о Нильсе.
И все, что наполняет первый том: скалы, фьорды, волопады, ручьи, дремучие леса, пещеры углжогов, уютные крестьянские дома, полуфеодальный уклад старинного поместья Ингмарсгарден - все выписано с любовью, которой невольно заражаешься. Любуешься игрой света на молодой листве деревьев ен розендалюнд, опасаешься встречи со старухой в лесу гаммаль квина эт скуген, дрожишь от ужаса, застигнутый в избе отшельника, Дикой Охотой.
Поэтичность и музыкальность смягчает лающий германский диалект, наполняет его нежностью, дарит резкости его удивительную певучесть. Занятный парадокс: на русский слух шведская речь воспринимается некомфортно. Отрывистые короткие слова, двойные ударения в длинных, но пение на шведском необыкновенно красиво, вокальная культура, особенно хоровая - важная составляющая менталитета. Отчасти продиктовано необходимостью дополнительного механизма. позволяющего привычно согласовывать совместные действия в условиях неласковой природы и сурового климата. Отчасти стремлением компенсировать отсутствие речевого вокабулярного удовольствия. Язык Сельмы Лагерлёф, когда описывает жизнь в Даларне, почти так же певуч.
Второй том - в Иерусалиме и это физический дискомфорт на всем протяжении чтения. Не только,не столько из-за бед и горестей, сопровождающих переселенцев вдали от родины. Там все чужое. И физически ощущаешь невозможность утолить жажду здешней водой; и не радует мягкость климата, южное плодовое изобилие; только чужеродность всему, грязь, свары (шведское, кстати, слово, означает одновременно и "ответить" и "трудность", и "черный") а самый воздух, словно бы, отравлен. Человеку свойственно приспосабливаться, немалые жертвы принесены, шведские переселенцы интегрируются в новую жизнь.
Ну и зачем это было нужно? Да кто ж мы такие, чтобы судить? Роман начинается с истории женщины, против воли отданной богатому, да немилому, которая убивает младенца, даже еще вне брака рожденного. Да, шведский уклад того времени позволял сожительство после оглашения помолвки до свадьбы, если финансы не позволяли сыграть ее достойно. А заканчивается историей другой молодой женщины, убежденной - на ее детях родовое проклятие - мальчики рождаются в роду слепыми и слабоумными - и готовой умереть вместе с малышом. Они все правильно делали, заклятие снято отныне. Никакую книгу не напоминает, по которой сейчас фильм в кинотеатрах идет?