majstavitskaja (majstavitskaja) wrote,
majstavitskaja
majstavitskaja

Category:

"Особняк" Фолкнер.

Девицей довелось побывать на американской выставке. Это было приметой перестройки: падение железного занавеса, более лояльное отношение на всех уровнях ко вчерашним непримиримым врагам. Они там заговорили о социализме с человеческим лицом (лицо Горбачова имелось в виду, как иначе). Мы, давно и прочно влюбленные в Америку через пару лет запоем : «Гуд бай, Америка». Официальный совок, дотянувшись до сказочной Страны Снов, неуловимо и мгновенно опошлит ее. Не выдерживает Алый Парус Мечты столкновения с грубой реальностью. Даже и доброжелательно, в целом, настроенной. Блекнет и обвисает тряпкой.

И все же, к выставке. Среди прочего, был там книжный раздел, где смышленые американские парни демонстрировали хорошо изданные книги русских писателей, переведенные на английский.
- Любите русскую литературу? - спросил один из посетителей.
- О, да, я много читаю ваших писателей, хочу понять загадочную русскую душу.
- Кого, например?
- Достоевского.
- Достоевский не актуален, хотите понять — читайте Булгакова.

Уму непостижимо, какие мелочи порой оказывают на нас самое серьезное влияние. Как этот вот, краем уха услышанный диалог., невольно сформировавший приоритеты. Всю жизнь после читала американских булкаговых. С американскими достоевскими если и сталкиваясь, то болью и ожогом, как случилось это со стайроновым «Выбором Софи», на долгие годы компактно разместившим внутри автономного концентрационного лагеря на одну персону. Это сейчас к тому, что Фолкнер — писатель достоевского типа. Из тех, кого старательно обходила. Частью из душевной лени (такое чтение — серьезная работа). Частью от страха (см. выше).

Сложносочиненные и сложноподчиненные тягучие, как патока, предложения, обремененные огромным количеством придаточных. Неудобочитаемые, как и положено такого рода литературе. Но неуловимо завораживающие, как ей и положено. Неспешно разворачивающаяся перед глазами картина жизни поселка, а после маленького городка. С заездом совсем ненадолго в Мемфис — город покрупнее и Нью-Йорк (но то совсем уж точечно). Маленький человек, вступающий в единоборство с Ними. Нет, не паранойя, а если и она, то другого сорта, это не : «Я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил», это метьте выше. Тут прямиком к единоборству со множеством американских богов, единственно к кому испытывая почтение — к Старому Хозяину (который «наказывает, но шуток не шутит»).

И бедный человек здешний не хуже ветошки. В кабаке пьяно исповедоваться незнакомцу — это вряд ли. А вот взять ружье с парой парой патронов, да засесть в кустах, поджидая, пока мимо пронесется на взмыленном чистокровном жеребце хозяин жизни, имевший неосторожность слишком уж как-то жестоко и несправедливо обидеть, это пожалуй. И выждать после тридцать восемь лет, чтобы отплатить другому. Родичу, который мог попытаться помочь, да предпочел ничего не сделать. Они как-то очень автономно живут под присмотром Старого своего Хозяина. Не пытаясь заделывать им всякую щель в мироздании («истлевшим Цезарем снаружи заделывают дом от стужи»), но оставляя за ним право все видеть и вмешиваться при необходимости.

Это очень Достоевский. Там есть одна сцена, очаровавшая и влюбившая меня насмерть. Сто пятьдесят долларов, которые небогатый и живущий внутри пуританской морали, но обладающий несомненным чувством собственного достоинства человек, приносит элитному дизайнеру галстуков Алановне (да, вот так, запросто весь бомонд ее и называет, все, кто есть кто-то и по галстуку «от Алановны» свои — хозяева жизни, безошибочно опознают своих. В.К. (Владимир Кириллович, еще один реверанс) Рэтлиф попал к ней случайно. И купить галстук за семьдесят пять долларов то же примерно для него, что для меня Ламборджини — прекрасно, но бессмысленно, он в жизни дороже пятидесяти центов не покупал галстука. Да вообще не носил их.

Дело, однако, сделано, галстук уже надет и он великолепен. Щепетильность диктует единственно возможный вариант развития событий — оплатить. В.К. Пытается отдать, Алановна смеется и отвечает, что это — ее подарок человеку из Миссисипи с русскими корнями, который торгует швейными машинками и сам себе шьет замечательные рубашки. Таких дорогих подарков настоящие мужчины от полузнакомых женщи не принимают. Рэтлиф настаивает.

Женщина чиркает зажигалкой и подносит деньги к пламени: ни нам, ни вам. Вспомнили аллюзию? Угу, я тоже. Только кончается там иначе. За то и люблю американцев..

Tags: американская литература
Subscribe

Recent Posts from This Journal

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

  • 4 comments